– Я так беспокоилась, что вас арестовали из-за меня, – призналась молодая женщина.
Нерлингер прошел на кухню, оставив их одних.
– Ничего страшного не могло случиться, – успокоил Эмму Дронго. – Во-первых, у меня дипломатический статус, а во-вторых, приехал мой знакомый – комиссар полиции Якоб Реннер, который поручился за меня. И даже предложил вернуть меня сюда, чтобы я помог в расследовании. Вот потому я оказался здесь.
– Я очень рада, – призналась Эмма. – Вы знаете, я очень много думала о случившемся. Перебирала разные варианты. Конечно, больше всего подозрения падают на Анну и на меня. Мы действительно не очень любили Марту и совсем не могли терпеть эту выскочку Лесю. Понимаете, Марта просто изводила Аню своими придирками. Она все время подчеркивала, что они настоящие немцы, вернувшиеся в страну, как только появилась такая возможность, а мы всего лишь приспособленцы, которые переехали сюда уже в двадцать первом веке из-за болезни нашей мамы. Это было очень неприятно и оскорбительно. Ну а Леся… Вы же сами все видели. Она была не ангелом, у нее был гражданский муж до встречи с Арнольдом. А потом она вдруг стала символом нравственности и при любом случае упрекала Анну за ее ребенка. Конечно, в этом был виноват только сам Арнольд, который разболтал ей об истинном отце Евы. Вот она и не отпускала его одного и все время открыто попрекала нас за эту связь Анны с ее мужем. Хотя это было давно, и Лесе он никогда не изменял. Но я думаю, что ее придирки могли по-настоящему достать Арнольда. Как, впрочем, и вечные упреки Марты. В конце концов, он знал, что Ева – его дочь, и, когда у тебя на глазах все время измываются над матерью твоего ребенка, поневоле превратишься в зверя. Так вот я подумала…
Дронго терпеливо слушал, когда она закончит говорить.
– Я подумала, что он мог решить… – сказала Эмма, запинаясь, – он мог решить, что так дальше жить нельзя. И сначала избавил Анну от мучений со стороны Марты, а потом решил отравить и свою собственную жену. Я просто уверена, что он никогда ее не любил по-настоящему, так как любил мою сестру. И супруга его очень сильно доставала.
Эмма пытливо посмотрела на Дронго.
– Вы согласны с моей версией? – поинтересовалась она. – Вы же видели, как спокойно он снял свой пиджак и накрыл им убитую. Любящие мужья обычно так себя не ведут. Наверно, он все просчитал и решил, что это лучший исход для всех нас.
– Не уверен, что такое объяснение может понравиться следователю, – пробормотал Дронго. – В моей практике еще не было случая, чтобы убивали человека из-за плохого характера, которым он донимал бывшую возлюбленную. Не забывайте, что Марта была не просто женщиной со стороны, а являлась свекровью вашей старшей сестры, матерью ее мужа. И на этом основании вполне могла делать любые замечания своей невестке, пусть даже не всегда корректные и обоснованные. А ведь Арнольд был несколько раз под следствием и понимает, что такое негласные правила и законы. И попадать в немецкую тюрьму из-за того, что свекровь мучает жену своего сына, он бы не захотел. Это было бы глупо. А насчет убийства его жены… Это еще бо́льшая глупость. Понятно, что когда в комнате находятся только несколько человек, то подозрения в первую очередь падают на мужа погибшей. Возможно, в силу каких-то причин он был заинтересован в ее устранении. Но тогда нужно конкретно назвать причины, по которым он хотел избавиться от своей супруги. Она не миллионерша, он не миллиардер, и вряд ли их бракоразводный процесс мог его разорить. Тогда были какие-то другие причины. Она все время фактически шантажировала вашу сестру ребенком Арнольда. Я тоже обратил внимание на странную манеру поведения Леси. Но это еще не повод для убийства. А мы не можем убеждать следователя и инспектора в виновности Арнольда только на основании наших умозаключений. И у нас нет никаких доказательств.
– Никаких доказательств и не может быть, – возразила, чуть покраснев, Эмма. – Мы никого за руку не поймали и поэтому ничего не сможем доказать.
– В таких случаях не обязательно ловить за руку, – возразил Дронго, – важно понять мотивы преступлений. Два убийства внешне никак не связаны друг с другом. И любые объяснения будут неверными, пока мы не найдем мотивов обоих преступлений. А вот тогда уже можно будет легко вычислить преступника.
В гостиной появился Нерлингер. Он был мрачнее тучи.
– Мы проверили все чашки, – сообщил инспектор, обращаясь к Эмме, и попросил ее перевести его слова Дронго. – Девять были на столе. Одна на кухне, одна – в комнате фрейлейн Сюзанны. Значит, чашка, которая оказалась здесь лишней, была взята в комнате вашей сестры.
– Она давала молоко дочери, – напомнила Эмма.
– В той чашке найдены остатки токсичных веществ, – сообщил инспектор, – и ее отпечатки пальцев на чашке. Значит, кто-то забрал эту чашку и использовал ее в других целях.
– Этого не может быть, – убежденно произнесла Эмма, – этого просто не может быть. Неужели вы думаете, что моя сестра тоже сошла с ума и держит яд в чашке из-под молока для дочери?
– Я сказал только то, что знаю, – жестко отреагировал инспектор. – Сейчас мы начнем проводить обыск в комнате, где обычно останавливалась ваша сестра со своей семьей. И надеюсь, что там мы ничего не найдем.
Он отошел от них, и Эмма взглянула на Дронго, словно ожидая поддержки своей позиции. Но Дронго оказался еще более жестоким.
– Она могла сначала дать молоко дочери, а потом использовать эту чашку уже в других целях, – проговорил он.